Теперь с улицы ее мог увидеть кто угодно. Подумав об этом, Лена снова пошла по дому, нажимая на выключатели. Она могла бы и занавески задернуть и жалюзи опустить, но в движении было что-то ободряющее, сердце работало на полную мощь. Она уже несколько месяцев не посещала гимнастический зал, но мышцы помнили прежнюю нагрузку.

Когда Лена вышла из больницы, врачи дали ей уйму лекарств. Ими можно было убить лошадь. Казалось, они хотели сделать ее совершенно бесчувственной. Наверное, они думали, что ей легче находиться под действием лекарств, нежели размышлять о том, что с ней приключилось.

Лена вернулась наверх, вошла в ванную, открыла аптечку. Рядом с обычными лекарствами стояла опорожненная наполовину бутылочка с дарвосетом и полный флакон с флексерилом. Дарвосет снимал боль, а флексерил – напряжение. Было очень плохо, когда она впервые его приняла, и Лена от него отказалась. Она предпочитала терпеть боль, потому что в то время ей было важно не расслабляться.

Лена прочитала наклейки на бутылочках, посмотрела на рекомендации: принимать лекарства вместе с едой, а после этого – воздерживаться от управления техникой. Оставалось по меньшей мере двадцать таблеток дарвосета и вдвое больше флексерила. Открыла кран, дала протечь холодной воде. Ее рука была абсолютно тверда, когда, вынув из шкафа чашку, она наполнила ее почти до краев.

– Итак, – пробормотала Лена.

Заглянув в прозрачную воду, подумала, что следует сказать что-нибудь о своей жизни – важное или трогательное. Услышать ее слова было некому, да и глупо в такой момент разговаривать самой с собой. В Бога она никогда не верила, и на загробную встречу с Сибил не рассчитывала. Не пойдут они вместе по золотым улицам.

Задумавшись, уселась на крышку унитаза. Может, она все еще пьяна? Вряд ли бы на трезвую голову решилась на такой шаг. Или бы все-таки решилась?

Обвела глазами ванную. Эта комната Лене никогда не нравилась. Популярная в семидесятых годах цветовая гамма – оранжевый кафель с белой отделкой – казалась сейчас безвкусной. Она пыталась исправить это: добавила другие краски – темно-синий коврик у ванны, темно-зеленую коробку с прокладками и салфетками. Придирчиво отнеслась к расцветке полотенец, однако ничего не вышло: комната раздражала. Может, и хорошо, что умрет она именно здесь.

Лена открыла бутылочки и высыпала таблетки на туалетный столик. Дарвосет был крупным, а флексерил напоминал мелкие мятные пастилки. Она покрутила их указательным пальцем и соединила большие пилюли с маленькими, потом снова разложила, как было. Отпила немного воды и подумала, что до некоторой степени она сейчас играет.

– Ну, хорошо, – сказала Лена. – Эту – за Сибил.

Открыла рот и положила в него таблетку дарвосета.

– А эту – за Хэнка, – объявила она и взяла флексерил.

Поскольку эти пилюли были мелкими, она отправила в рот еще две таблетки. За ними последовали две пилюли дарвосета. Она их, правда, еще не глотала. Лене хотелось принять их все одновременно, и надо было упомянуть еще одного человека.

Когда, набив рот, произнесла его имя, слово прозвучало нечетко.

– Эти – за тебя, – пробормотала она и высыпала в ладонь остальной флексерил. – Эти – за тебя, подонок.

Запрокинула голову и замерла, увидев в дверях Хэнка. Они смотрели в глаза друг другу. Он сложил на груди руки и крепко сжал губы.

– Ну что же ты? Глотай, – сказал он.

Лена сидела на крышке унитаза, удерживая во рту таблетки. Некоторые из них начали таять, и она чувствовала их резкий вкус.

– Не думай, «скорую» я вызывать не буду. Давай, делай свое дело, если тебе этого так хочется.

Он передернул плечами. У Лены онемел язык.

– Ну что, боишься? – спросил Хэнк. – Боишься спустить курок, боишься проглотить пилюли?

Из-за горького вкуса во рту у нее увлажнились глаза, но она все еще не глотала. Лена замерла. Сколько времени он следит за ней? Выходит, он проверял ее, и тест она провалила?

– Давай! – заорал Хэнк.

Стены ответили громким эхом.

Лена открыла рот и начала выплевывать в ладонь таблетки, но Хэнк остановил ее. Он в два шага пересек маленькую ванную. Одной рукой схватил ее за голову, другой взялся за ее рот. Лена вонзила ногти ему в ладонь, но он оказался слишком для нее силен. Она свалилась с унитаза на колени, но он по-прежнему не отпускал ее – зажал голову между своими ладонями.

– Глотай их, – приказал Хэнк тихим и хриплым голосом. – Ты ведь этого хочешь? Глотай!

Она начала качать головой вперед и назад, пытаясь сказать, что она не хочет этого, не может этого сделать. Некоторые таблетки начали проваливаться в горло, и она сжала мышцы, чтобы остановить это. Сердце дико стучало. Ей казалось, что она взорвется.

– Нет? – орал Хэнк. – Нет?

Лена продолжала мотать головой, все глубже вонзая руки ему в ладонь. Он наконец отпустил ее, и она повалилась на ванну. Голова стукнулась о край.

Хэнк подтащил ее к унитазу, снял крышку. Сунул голову вниз, и она, давясь, начала выплевывать таблетки. И вот во рту ничего не осталось. Лена очистила десны и язык пальцами.

Когда она подняла глаза, то увидела, что Хэнк зол как черт.

– Сволочь! – прошипела она, и утерла рот тыльной стороной ладони.

Хэнк двинул ногой, и она подумала, что он собирается ее ударить. Лена свернулась в клубок, однако удара не последовало.

– Встань, умойся, – приказал Хэнк и ладонью смел оставшиеся таблетки на пол. – Убери это дерьмо.

Лена послушалась – ползая по полу, собрала дарвосет.

Хэнк прислонился к стене, скрестив на груди руки. Голос его теперь звучал мягче. Подняв голову, она с удивлением увидела слезы на его глазах.

– Если ты когда-либо сделаешь это еще раз… – начал он и отвернулся, прижал руку ко рту, не пуская рвущиеся наружу слова. – Ты все, что у меня есть, детка.

Лена тоже плакала.

– Я знаю, Хэнк, – сказала она.

– Не надо… – всхлипнул он.

– Не надо что? – спросила Лена.

Он опустился по стенке и уселся на пол. Всмотрелся в нее, отыскивая ответ.

– Не оставляй меня, – прошептал он.

Эти слова повисли в воздухе, словно темная туча.

Их разделяло всего несколько футов, но Лене казалось, что между ними непреодолимое ущелье. Она могла дотянуться до него. Она могла поблагодарить его. Пообещать, что больше никогда не попытается это сделать.

Она могла сделать либо одно, либо другое, либо все сразу, но кончила тем, что принялась брать с пола таблетки, одну за другой, и бросать их в унитаз.

Вторник

10

– Ну подожди, Сэм!

Сара боролась с двухлетним малышом, извивавшимся у нее на коленях.

Ей никак не удавалось приложить к его груди стетоскоп.

– Сиди тихо, Сэмми. Дай доктору Линтон тебя послушать, – певуче сказала мать ребенка.

– Сара?

Из двери высунулась голова ее ассистента, Эллиота Фельто. Она наняла его себе в помощь, а вместо того постоянно его контролировала. Сара слишком много трудилась, прежде чем заняла свое теперешнее положение, и к чужому мнению прислушиваться не хотела.

– Извините, – сказал Эллиот матери ребенка, после чего обратился к Саре: – Вы говорили Таре Коллинз, что в выходные Пэт может играть в футбол? Ей нужно разрешение от врача, чтобы школа отпустила его в команду.

Сара поднялась вместе с Сэмом. Его ноги сомкнулись на ее талии. Сара посадила малыша на бедро и, понизив голос, спросила Эллиота:

– Почему вы задаете мне этот вопрос?

– Она позвала меня к телефону, – объяснил он. – Сказала, что не хочет вас беспокоить.

Сара разжала Сэму кулак, потому что в этот момент он дергал ее за волосы.

– Нет, в этот уикэнд он играть не может, – шепнула она. – Я сказала ей об этом в пятницу.

– Это показательный матч.

– У него сотрясение мозга, – сурово сказала Сара.

– Гм, наверное, она решила, что меня легче уговорить.

Эллиот попятился к двери.

Сара глубоко вздохнула и постаралась успокоиться.