Хэрри рассмеялся.

– Я играю в команде.

Он указал на футболку.

Затем наклонился и лукаво подмигнул.

– Я кетчер.

Лена попятилась и столкнулась с Нэн. Помещение заполнилось людьми. Они бурно обсуждали игру. Лена потянула себя за ворот футболки. Она почувствовала клаустрофобию и пошла к выходу.

– Ли! – окликнула ее Нэн и поправила себя, прежде чем Лена сделала замечание: – Лена.

– Я просила, чтобы ты меня так не называла, – воскликнула Лена.

– Знаю, – согласилась Нэн и успокаивающим жестом выставила наружу ладони. – Извини. Просто Сибил всегда тебя так называла.

Лена прервала ее:

– Может, отдашь вещи? Мне нужно домой.

Произнеся последнее слово, вспомнила о пустом доме. Хэнк не взял трубку, когда она позвонила ему в «Хат». Этот подлец ее явно игнорировал. Что ж, он в своем репертуаре: уходит, когда она больше всего в нем нуждается.

– Вещи в машине на стоянке, – сказала Нэн и открыла перед Леной дверь.

Лена остановилась, ожидая, когда Нэн пройдет первая. Одно дело, когда дверь придерживает Брэд. Не хватает, чтобы другая женщина оказывала ей такую услугу.

– Я старалась сохранить все в том же виде, что и при ней, – говорила Нэн с деланной жизнерадостностью, пока они шли к стоянке. – Ты ведь знаешь: Сибил любила порядок.

– У нее не было другого выхода, – отрезала Лена и подумала, что слепому человеку приходилось систематизировать окружавшие ее предметы, иначе их было бы не найти.

Если Нэн и заметила раздражение Лены, то ничем этого не показала.

– Сюда, – произнесла Нэн, остановившись перед белой «тойотой камри».

Окно со стороны водителя было опущено. Нэн сунула руку внутрь и открыла багажник.

– Нужно держать двери закрытыми, – сказала Лена.

– Зачем? – спросила Нэн.

Она и в самом деле удивилась.

– Ты поставила машину перед баром геев. Думаю, ты могла бы быть поосторожнее.

Нэн подбоченилась.

– Сибил убили в столовой при свете дня. Думаешь, если я запру двери машины, то это меня защитит?

В каком-то смысле она была права, но уступать Лена не собиралась.

– Я и не говорила, что тебя убьют. Могут автомобиль разбить или еще что-нибудь.

Нэн пожала плечами, и в этот момент она была очень похожа на Сибил. Не внешностью, а беспечным настроем, мол, будь что будет.

– Вот здесь ее диски. – Нэн подала Лене квадратную коробку. – Она надписала их брайлем, но на большинстве есть напечатанные названия.

Лена взяла коробку. Она оказалась очень тяжелой.

– А тут фотографии. – Нэн поставила сверху еще одну коробку. – Не знаю, зачем она их держала.

– Я попросила ее сохранить их для меня, – сказала Лена и вспомнила день, в который принесла сестре снимки.

Тогда ее только что оставил последний бойфренд, Грег Митчелл, и Лена не хотела держать у себя его фотографии.

– Это понесу я, – предложила Нэн и взяла последнюю коробку.

Она была больше, чем две другие, и Нэн, установив ее на колено, закрыла багажник.

– Тут вещи, которые она держала в шкафу. Награды за преподавательскую работу, а эта красящая лента для принтера, наверное твоя.

Лена кивнула и пошла к своей «селике».

– Я нашла снимок, где вы вдвоем сфотографированы на пляже, – засмеялась Нэн. – Сибил обгорела на солнце. У нее такой жалкий вид.

Поскольку она шла впереди и Нэн не видела ее лица, Лена позволила себе улыбнуться. Ей запомнился тот день: Сибил настояла на том, чтобы остаться на улице, хотя Хэнк предупредил ее о сильной жаре. Когда Сибил сняла черные очки, кожа вокруг глаз выделялась белизной на багрово-красном лице. Много дней после этого она была похожа на енота.

– …Заезжай в субботу и забери их, – сказала Нэн.

– Что? – спросила Лена.

– Я сказала, что ты можешь заехать в субботу и захватить другие вещи. Ее компьютер и другое оборудование я отдаю в школу для слепых в Огасту.

– О каких других вещах ты говоришь? – спросила Лена, думая, что Нэн собирается выбросить вещи Сибил.

– Это просто бумаги, – сказала Нэн и поставила коробку на землю. – По большей части школьные. Диссертация, несколько статей.

– Ты что же, собираешься их выбросить? – возмутилась Лена.

– Да. Они никому не нужны.

Нэн говорила с ней, словно с ребенком.

– Но они представляли ценность для Сибил, – возразила Лена, ей хотелось завопить. – Как тебе только это в голову пришло?

Нэн глянула на землю и снова перевела взгляд на Лену. Голос был по-прежнему покровительственным.

– Я же сказала: ты можешь забрать их, если захочешь. Они написаны на брайле. Тебе все равно их не прочитать.

Лена нервно рассмеялась и поставила коробки на землю.

– Нечего сказать – возлюбленная!

– Что, черт побери, ты хочешь сказать?

– Если бы это ей не было нужно, она бы давно все выбросила, – сказала Лена. – Что ж, давай, выкидывай.

– Прошу прощения, – сказала Нэн и указала на коробки. – Сколько раз я тебе звонила и просила забрать все это?

– Это другое дело, – Лена полезла в карман за ключами.

– Почему? – осведомилась Нэн. – Потому что ты была в больнице?

Лена оглянулась на бар:

– Не кричи.

– Не указывай, что мне делать. – Нэн заговорила еще громче. – Я не собираюсь отвечать, любила я твою сестру или нет. Понятно?

– Я тебя и не спрашивала.

Лена удивлялась, как быстро у них дошло до перепалки.

Она даже не могла вспомнить, с чего все началось, но Нэн явно рассвирепела.

– Как же, не спрашивала, – рявкнула Нэн. – Думаешь, ты одна любила Сибил? Я делила с ней свою жизнь.

Нэн понизила голос.

– Делила постель.

– Знаю, – скривилась Лена.

– Знаешь? – сказала Нэн. – Знаешь что, Лена? Мне надоело, что ты относишься ко мне, как к парии.

– Я за «Садди» в софтбол не играю, – сказала Лена.

– Не знаю, как она это терпела, – пробормотала Нэн почти про себя.

– Что терпела?

– Хотя бы твое дурацкое полицейское женоненавистничество.

– Женоненавистничество? – повторила Лена. – Ты считаешь, что я ненавижу женщин?

– И гомофобию, – добавила Нэн.

– Гомофобию?

– Что ты повторяешь, как попугай?

У Лены раздулись ноздри.

– Нечего меня высмеивать. Ты ничего не знаешь.

Нэн не обратила внимания на предупреждение.

– Почему бы тебе, Ли, не вернуться в бар и не повстречаться с подругами твоей сестры? Почему ты не поговоришь с людьми, которые хорошо ее знали и любили?

– Ты говоришь, как Хэнк, – сказала Лена. – О, я понимаю! – Она сложила в целое разрозненные куски. – Ты говорила обо мне с Хэнком.

Нэн сжала губы.

– Мы волнуемся за тебя.

– Вот как? – засмеялась Лена. – Здорово! Мой заблудший дядя и лесбиянка, подруга моей покойной сестры, волнуются за меня.

– Да, – твердо сказала Нэн. – Волнуемся.

– Как глупо! – Лена притворно рассмеялась.

Вставила ключ в замок и открыла багажник.

– Значит, глупо? – сказала Нэн. – Глупо, что твое поведение меня беспокоит? Что я волнуюсь из-за того, что ты губишь свою жизнь?

– Никто не просил тебя меня опекать.

– Верно, – согласилась Нэн. – Но Сибил бы этого хотела.

Нэн уже не кричала.

– Если бы Сибил была жива, она сказала бы то же самое.

Лена проглотила подступивший к горлу комок. Она старалась оттолкнуть от себя слова Нэн, потому что чувствовала за ними правду. Сибил была единственным человеком, способным достучаться до Лены.

– Она бы сказала, что тебе нужно справиться с этим. Она бы тоже волновалась за тебя.

Лена смотрела на домкрат, лежавший в багажнике, потому что он помогал ей сосредоточиться.

– Ты очень злишься, – сказала Нэн.

Лена снова рассмеялась, но смех звучал неестественно даже для нее.

– Думаю, у меня на то есть причина.

– Почему? Потому что убили твою сестру? Потому что тебя изнасиловали?

Если бы все было так просто, подумала Лена. Она оплакивала не только смерть Сибил, она оплакивала собственную смерть. Лена не знала, кто она такая и зачем вообще поднялась сегодня утром. Все, чем раньше была Лена, отняло у нее насилие. Она не знала саму себя.